Фильм Джима Джамуша «Мертвец» возвращает нас к атмосфере фильма «Страннее рая», но уже на ином уровне глубины. Не случайно и сам Джармуш усматривает между этими, столь разными картинами нечто общее — специфический ритм, не навязанный извне, не заданный коммерческими задачами, а как бы реинкарнированный из классических японских фильмов.
После этого культового фильма Джима Джармуша уже нельзя рассматривать как поколенческого или культурного героя своей эпохи и своей страны. Но и нельзя рассматривать и как монстра постмодернистского кино.
Так называемый кодекс политкорректности полностью отрицает понятие «культурный человек», и предлогает в замен новый образец человека мультикультурного. Джамуша можно назвать настоящим американцем. Он помнит, что его страна выросла из геноцида, и всегда носит при себе пистолет. Но он решительно против мифологизации насилия, которая определила поэтику нового американского кино — от Пекинпа до Тарантино. В фильме «Мертвец» каждый кто берется за оружие, выглядит отнюдь не героем. Он демонстрирует даже более мрачный взгляд на Америку, чем прежде, и делает свою первую геополитическую картину. Но это и первая картина, которую можно назвать геокультурной.
В сущности в фильме «Мертвец» сталкиваются две культуры. Ирония Истории состоит в том, что обе культуры легко находят общий язык на почве культа курения и сопутствующих галлюцинаций.